Кровь, любовь и риторика.
Feb. 26th, 2011 04:52 pmВчера ходили в Сатирикон.
Райкин играл Короля Лира.
Чудовищно, чудовищно видеть невооружённым (незащищённым) взглядом такой выплеск энергии - боли, отчаяния, безнадёжной яростной тоски.
С экрана оно как-то гуманней. Условней, что ли - хотя в кино и дождь настоящий, и ветер, а тут вместо шалаша - дурацкая проволочная лошадь, которую несколькими сценами раньше доставил проныра-слуга с игривым вопросцем "Куда тут лошадей поставить-то?" Ну вот, потом эта проволочная конструкция отыгрывает шалаш, и в шалаше сидит такой пронзительно обезумевший Лир, что какие там к чёрту лошади.
Вообще, условность на условности, вроде бы, но взвыть ты готов не раз совершенно по-настоящему - горе и обида жалкого старика, они просто гигаваттами плещут в зал, когда он проклинает, рыдает, городит бессмыслицу, прыгает полуголый по сцене, а особенно - когда стоит, чуть согнув колени, чуть подавшись кряжистым телом вперёд, навстречу косому лучу прожектора, один на один с чернотой, под грохот разверзающихся небес - и рррразносит, разносит твою душу в мелкие клочья...
Я, признаться, первый раз вижу вот так живьём актёров такого калибра - собственно, много ли их сейчас осталось? Надо срочно увидеть кого ещё можно.
Постановка вообще там в Сатириконе ещё, кажется, более грубая и материальная, чем то, о чём любил рассказывать Высоцкий, говоря о любимовском Гамлете.
Грубость и телесность, всё очень, ну, осязаемо - огромные неструганные доски на сцене, которые потом разбирают, потом снова собирают - настоящая вода, щедро расплёскивающася из жестяного ведра, в котором моют ноги, а потом льющаяся с мерзким звуком в то же ведро из незакрытого крана - огромные тяжёлые полотнища, которые то разворачивают во всю сцену, обагряя её или делая девственно белой, то наспех, грубо складывают в кучу - и от этого поднимается нешуточное, тяжёлое облако пыли и уплывает куда-то в зал.
Залу вообще изрядно достаётся от этого самого натурализма - поневоле задумаешься, так ли хороши билеты в первый ряд, когда проклятый отцом Эдгар, решив изменить свой облик на бродяжий, выливает себе прямо на голову ведро вязкого клейстера и под внезапно рухнувшую с небес музыку исполняет на сцене безумный "нижний" брейк-данс, стараясь погуще изваляться в уже раскиданных там мелких клочьях бумаги. Клейстер жирными каплями разлетается вокруг, немного, кажется, не доставая до нашего 11-го ряда.
Но это натурализм именно театральный, то есть - не "как оно было бы в жизни", а как оно было бы в старинном простецком передвижном театре. Не кровь, а красные платки, не сабли с мечами - деревянные кортики, которые деревянно же стучат - ну, в общем, тот фургончик из "Розенкранца и Гильденстерна", конечно, вспоминался не раз.
"Мы больше придерживаемся школы, соединяющей кровь, любовь и риторику. Мы можем показать вам кровь и любовь без риторики, а можем кровь с риторикой, без любви. Единственное, что невозможно — это объединить любовь с риторикой без всякой крови. Без крови нельзя — на ней всё замешано."
Для пущего сходства там ещё добавляется гендерная путаница - шута внезапно играет хрупкая маленькая девочка слегка африканских кровей, и хотя в тех театрах было как раз наоборот - "приватный просмотр сюжета «Насилье над сабинянками»… вернее, над сабинянкой… вернее, над Альфредом..." - всё равно это выглядит ещё одним приветом тем загадочным временам, когда все эти кровавые истории о жизни и смерти царственных особ разыгрывались перед почтеннейшей публикой на грубых деревянных сценах - впервые.
А ещё в Сатириконе играют Ричарда Третьего - и там тоже играет Райкин - и, думаю, я тоже теперь очень хочу это увидеть, да )
PS Под катом - полный оффтопик специально для
Полины, которая, как выяснилось, не видела одну из самых первых известных съёмок молодого Кости Райкина. Он тогда ещё был для многих всё-таки в первую очередь милый небесталанный мальчик, который лицом так похож на своего всенародно любимого папу, но занимается непонятно чем.
Времена, когда Райкин-младший начнёт получать письма, начинающиеся словами "Уважаемый Константин! К сожалению, не знаю Вашего отчества..." - далеко впереди и пока ещё просто немыслимы.
Возможно, ещё кто-то не видел или с удовольствием пересмотрит:
( Простуженный байбак и другие. )
Райкин играл Короля Лира.
Чудовищно, чудовищно видеть невооружённым (незащищённым) взглядом такой выплеск энергии - боли, отчаяния, безнадёжной яростной тоски.
С экрана оно как-то гуманней. Условней, что ли - хотя в кино и дождь настоящий, и ветер, а тут вместо шалаша - дурацкая проволочная лошадь, которую несколькими сценами раньше доставил проныра-слуга с игривым вопросцем "Куда тут лошадей поставить-то?" Ну вот, потом эта проволочная конструкция отыгрывает шалаш, и в шалаше сидит такой пронзительно обезумевший Лир, что какие там к чёрту лошади.
Вообще, условность на условности, вроде бы, но взвыть ты готов не раз совершенно по-настоящему - горе и обида жалкого старика, они просто гигаваттами плещут в зал, когда он проклинает, рыдает, городит бессмыслицу, прыгает полуголый по сцене, а особенно - когда стоит, чуть согнув колени, чуть подавшись кряжистым телом вперёд, навстречу косому лучу прожектора, один на один с чернотой, под грохот разверзающихся небес - и рррразносит, разносит твою душу в мелкие клочья...
Я, признаться, первый раз вижу вот так живьём актёров такого калибра - собственно, много ли их сейчас осталось? Надо срочно увидеть кого ещё можно.
Постановка вообще там в Сатириконе ещё, кажется, более грубая и материальная, чем то, о чём любил рассказывать Высоцкий, говоря о любимовском Гамлете.
Грубость и телесность, всё очень, ну, осязаемо - огромные неструганные доски на сцене, которые потом разбирают, потом снова собирают - настоящая вода, щедро расплёскивающася из жестяного ведра, в котором моют ноги, а потом льющаяся с мерзким звуком в то же ведро из незакрытого крана - огромные тяжёлые полотнища, которые то разворачивают во всю сцену, обагряя её или делая девственно белой, то наспех, грубо складывают в кучу - и от этого поднимается нешуточное, тяжёлое облако пыли и уплывает куда-то в зал.
Залу вообще изрядно достаётся от этого самого натурализма - поневоле задумаешься, так ли хороши билеты в первый ряд, когда проклятый отцом Эдгар, решив изменить свой облик на бродяжий, выливает себе прямо на голову ведро вязкого клейстера и под внезапно рухнувшую с небес музыку исполняет на сцене безумный "нижний" брейк-данс, стараясь погуще изваляться в уже раскиданных там мелких клочьях бумаги. Клейстер жирными каплями разлетается вокруг, немного, кажется, не доставая до нашего 11-го ряда.
Но это натурализм именно театральный, то есть - не "как оно было бы в жизни", а как оно было бы в старинном простецком передвижном театре. Не кровь, а красные платки, не сабли с мечами - деревянные кортики, которые деревянно же стучат - ну, в общем, тот фургончик из "Розенкранца и Гильденстерна", конечно, вспоминался не раз.
"Мы больше придерживаемся школы, соединяющей кровь, любовь и риторику. Мы можем показать вам кровь и любовь без риторики, а можем кровь с риторикой, без любви. Единственное, что невозможно — это объединить любовь с риторикой без всякой крови. Без крови нельзя — на ней всё замешано."
Для пущего сходства там ещё добавляется гендерная путаница - шута внезапно играет хрупкая маленькая девочка слегка африканских кровей, и хотя в тех театрах было как раз наоборот - "приватный просмотр сюжета «Насилье над сабинянками»… вернее, над сабинянкой… вернее, над Альфредом..." - всё равно это выглядит ещё одним приветом тем загадочным временам, когда все эти кровавые истории о жизни и смерти царственных особ разыгрывались перед почтеннейшей публикой на грубых деревянных сценах - впервые.
А ещё в Сатириконе играют Ричарда Третьего - и там тоже играет Райкин - и, думаю, я тоже теперь очень хочу это увидеть, да )
PS Под катом - полный оффтопик специально для

Времена, когда Райкин-младший начнёт получать письма, начинающиеся словами "Уважаемый Константин! К сожалению, не знаю Вашего отчества..." - далеко впереди и пока ещё просто немыслимы.
Возможно, ещё кто-то не видел или с удовольствием пересмотрит:
( Простуженный байбак и другие. )